Основные этапы богословского становления архимандрита софрония. Иеромонах Николай (Сахаров). Харизматическое старчество и послушание в христианской традиции
ОБ ИСТОКАХ ДУХОВНОГО КРИЗИСА СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА, СОГЛАСНО ПАСТЫРСКИМ ТРУДАМ АРХИМАНДРИТА СОФРОНИЯ (САХАРОВА)
долг памяти, есть мнениеИлл.: Тайная вечеря. Работа о. Софрония. Фреска из храма преп. Силуана Афонского, Эссекс, Англия. 1987 г.
Ксения Борисовна Ермишина. Ст. научный сотрудник Дома русского Зарубежья им. Александра Исаевича Солженицына, канд.филос. наук.
Каждая эпоха выбирает язык самоописания, в соответствии с господствующими представлениями о развитии общества и тех целях, которые оно ставит перед собой. Так, например, для XIX века слово «прогресс» было ключевым для описания социальности. Разнились акценты: кто-то сетовал на недостаточность прогрессивных процессов, другие бодро и с энтузиазмом рапортовали об удовлетворительных результатах и радужных перспективах. В любом случае, будущее представлялось как эпоха исполнения вековых чаяний, причем время в сознании энтузиастов сокращалось. Многие считали, что уже следующее поколение увидит нечто небывалое и прекрасное, вроде исчезновения преступности, бедности, разврата и проч. После мировых воин в Европе осторожный скепсис в отношении будущего сменился на тревожные ожидания, в то время как в СССР самоописание и ожидания будущего «застряли» в парадигме XIX в. с его наивной верой в прогресс и эволюцию социальной сферы, которая «всегда» ведет к лучшему и, главное, на благо трудящихся. Не стоит долго рассуждать о том, что бытование таких представлений было довольно искусственным, поскольку оно базировалось на дезинформации и не понимании, вернее, отсутствии грамотных исследований в области футурологии и здравой, трезвой оценки окружающей действительности. После того, как стена невежества рухнула и СССР оказался открыт (и беззащитен) миру, на смену бодрой веры в коммунизм воцарилось уныние, рассуждения о кризисе современной социальности, философии, образования, науки, духовности, – одним словом, всех мыслимым сфер человеческого бытия.
Слово «кризис» (и его смысловые производные: «проблемы», «упадок», «деградация», «тупик» и проч.) стало так же характерно для нашего времени, как слово «прогресс» для века позапрошлого. В XX веке шла непрерывная «борьба» – на всех фронтах и буквально за все на свете, начиная от борьбы на производстве или борьбы с природой, от которой никто не желал ждать «милостей» и до борьбы за мир во всем мире, а также борьбы с «акулами империализма и капитализма», или – на другом идеологическом полюсе – борьбы с коммунистической пропагандой. Борьба исчерпала себя, прогресс в научной сфере превратился в совершенствование техники (за которой явно не поспевала нравственная и культурная среда), а вот кризис – вдруг разразился на всех фронтах: политический, экономический, кинематографический, театральный, философский… какой угодно. Вероятно, в спекуляциях на эту тему много преувеличений, как и XIX в. явно перестарался с превознесением «прогресса», а XX в. – в абсолютизации «борьбы».
Сейчас в прессе, в публицистике, в медийном пространстве озвучивают такое количество проблем, какое, казалось бы, человечество не знало испокон веков. Но какие проблемы действительно важны, а какие – только следствие корневых, а какие – не более чем фантом? Так, например, на Западе раздувают гендерную «проблему», страстно борются с сексизмом и гендерным неравноправием. Со стороны эта тема кажется надуманной, но в эпицентре борьбы с этой «проблемой» так не считают. Для того, чтобы оценить современные кризисы и проблемы со стороны (взгляд со стороны, как правило, свободен от пристрастий) я обратилась к духовно-аскетической традиции, в частности, к пастырским трудам архим. Софрония (Сахарова) (1896-1993), которого можно назвать нашим современником. К сожалению, до сих пор его труды не оценены по достоинству в России, хотя в Греции, на Афоне, в странах Запада, где проходило его служение духовника, он пользуется огромным авторитетом. Константинопольский патриархат в настоящее время рассматривает вопрос о канонизации о. Софрония.
Архим. Софроний сочетает в себе образованность и аскетизм, широту взглядов и любовь к России. Он был одним из плеяды замечательнейших художников своего времени, учеником Ильи Машкова и Петра Кончаловского, но самое большое влияние на него оказал Василий Кандинский. Вероятно, именно Кандинский, провозгласивший начало эры абстрактного искусства, с его увлеченностью восточной мистикой, повлиял на Сергея Сахарова (так в миру звали о. Софрония), когда тот увлекся поисками Сверхличного Абсолюта. Около восьми лет Сергей Сахаров практиковал медитацию, изучал опыт восточной духовности и отошел от церкви. Он не отверг Христа, но попытался найти путь, как он тогда думал, более совершенный, свободный от психологизма, как тогда он понял заповедь «любите друг друга». Только через восемь лет ему открылась истина: любовь онтологична, она есть сущность природы Бога и самого человека. Пытаясь уйти от личности и от любви, человек уходит в пустоту, его постигает распад душевных сил.
Автопортрет Сергея Сахарова (будущего старца Софрония), 1918 г. Холст, масло. Иллюстрация из книги «В поисках совершенства в мире искусства: творческий путь отца Софрония.» Монахиня Гавриила (Брилиот). — М.: «Даръ», 2016.
Сергей Сахаров до ухода в монастырь был не просто увлечен, но почти одержим живописью, для него весь мир был – в красках, в цвете, в фактуре. В мастерской Машкова-Кандинского давали великолепную подготовку, но в центре внимания находился П. Сезанн, его манера была ориентиром для художников этой студии. Кандинский же пошел путем модернизма и абстракционизма, которые только зарождались на Западе, в то время как Россия стала лидером этих художественных направлений. Русские художники очень быстро прошли этапы изучения кубизма, лучизма, конструктивизма, постимпрессионизма, и этот же путь проделал и Сергей Сахаров. Нужно понимать, что это были не просто технические приемы, но за каждым направлением искусства стояла школа, философия, определенное понимание бытия.
Сергей Сахаров общался не только с художниками, имена которых сейчас известны, чьи картины хранятся в Третьяковской галерее и Эрмитаже. Это был круг интеллектуалов, включающий поэтов (таких как К. Бальмонт), философов, общественных деятелей. Он был человеком Серебряного века, принадлежал эпохе блестящего расцвета русской культуры, сам был из среды состоятельных людей (в центре Москвы, кстати, сохранился особняк семьи Сахаровых, который находится на ул. Гиляровского). Сергей Сахаров был очевидцем открытия русской иконы и художественной имитации ее – «Черного квадрата» К. Малевича, он дружил или учился у тех, кто основывал художественные объединения «Бытие» и «Бубновый валет», состоял в Московском союзе художников с 1918 г., участвовал в спорах по поводу абстракционизма и реализма, производительного и сопутствующего труда в искусстве.
После революции его два раза арестовывают, он чудом избежал расстрела. К моменту эмиграции из Советской России Сергей Сахаров был уже признанным мастером, его работы выставлялись в Париже вместе с работами Гогена, Виктора Дюпона, Сериа, Дориньяка, Бара-Левро, Эль Греко, Мане. Критики сравнивали картины Сахарова с работами Луи Рикара (1823-73), который был предвестником символизма и копировал технику старых мастеров. Почти все ранние картины Сергея Сахарова в настоящее время утрачены, сохранились только поздние работы периода, когда он трудился как иконописец в созданной им обители св. Иоанна Предтечи (Эссекс, Англия).
СВ. АПОСТОЛ ФАДДЕЙ. Эскиз для Тайной вечери. Конец 70-х годов. Рисунок, калька, карандаш. Иллюстрации из книги «В поисках совершенства в мире искусства: творческий путь отца Софрония.» Монахиня Гавриила (Брилиот). М.: «Даръ», 2016. Предоставлено Ставропигиальным монастырем св. Иоанна Крестителя, Эссекс /Англия/ и публикуются с его разрешения.
В расцвете карьеры, на взлете славы он уходит в монастырь. Это был обет отречения от САМОГО ЦЕННОГО в его жизни, поскольку, по свидетельству художников-практиков, для настоящего художника не творить – подобно смерти, небытию. Само творчество дает художнику огромный душевный подъем, в теле происходит выброс эндорфинов, ощущается состояние парения, не говоря уже о комфортности нахождения в своей социальной и интеллектуальной среде. Через подвиг отречения от искусства и десятилетия покаяния Сергей Сахаров, ставший о. Софронием, достиг высокого духовного уровня, стал сотаинником преп. Силуана Афонского, одного из самых известных святых XX в. Именно о. Софроний открыл миру преп. Силуана, написав книгу о нем и издав его сочинения. В России о. Софроний мало известен как духовник и пастырь, его знают как автора книги о старце Силуане и как писателя-мистика. Тем не менее, это несправедливо по отношению к его пастырскому наследию: он был духовником обители ап. Павла на Афоне (первый в истории случай, когда русского пригласили в греческий монастырь в качестве духовника!), окормлял афонских пустынников и скитских насельников. После переезда в Европу служил при Русском доме Сент-Женевьев де-Буа, издавал вместе с В.Н. Лосским журнал «Вестник русского западноевропейского экзархата», окормлял русских эмигрантов, среди которых было множество людей с именами – от Н.М. Зернова до семьи адмирала Колчака. В созданном им монастыре собрались люди 18 национальностей, в качестве гостей приезжали простые люди и творцы современной культуры, как, например, композитор Арво Пярт, создавший по произведениям преп. Силуана музыкальную композицию «Плач Адама». Таким образом, пастырский опыт о. Софрония трудно переоценить, он видел современность очень глубоко, понимал самую сущность проблем современных людей, поскольку вся его домонашеская жизнь прошла в эпицентре творческого круга людей, ковавших быт, философию и мировоззрение модернизма.
Самой главной проблемой современности он считал утерю веры: «…в настоящее время в христианских странах в силу увлечения рационализмом наблюдается или совершенный отпад от веры, или усвоение пантеистического мировоззрения» . Что есть вера в понимании о. Софрония? В первую очередь она есть «высочайшая интуиция» . Вера не тождественна знанию, начитанности, но предполагает личную встречу с высшей реальностью: «Одна рассудочная вера в бытие Бога еще не спасительна…не приводит к подлинному, бытийному познанию Бога, которое требует всей полноты нашего пребывания в Слове Божием» . Таким образом, вера есть интуиция духа, вне дискурсивного рассуждения воспринимающая реальность духовного мира всей полнотой душевных сил. Одновременно, навстречу человеческой интуиции движется энергия Бога: «ВЕРУ христианскую возможно определить как исходящую от Бога силу-энергию, связующую нас с Ним» . Таким образом, о. Софроний дает исихасткое, синергийное определение веры, которая исходит не только от человека, но и от Бога. Точка встречи этих энергий знаменует рождение веры: «вера есть явление духовного плана, связанное с божественным бытием. Живая вера ощущается как внутренне вдохновение, как присутствие внутри нас Духа Божиего». Именно поэтому, для о. Софрония вера может и должна быть духовным творчеством. Трагедия современного человека в том, что он утратил навык трансцендирования, навык отсыла своего духовного внимания туда, где происходит встреча с Богом. Это связано с трансформацией сознания современного человека, о чем речь пойдет ниже.
Казалось бы, определение о. Софрония отличается от классического определения ап. Павла: «Вера есть обличение невидимых вещей» (Евр. 11, 3). Однако стоит вдуматься в само определение ап. Павла, как противоречие окажется мнимым: «невидимые вещи» не даны в разуме и чувстве, но вера, как некий дополнительный орган внутреннего восприятия, дает возможность человеку увидеть и ощутить нечто такое, что выходит за границы видимого мира, является «вещами невидимыми». Это и есть не что иное, как мистическая интуиция, сверхрациональное постижение «невидимого». Это очень близко тому, о чем говорит о. Софроний, который использует язык современных понятий и святоотеческого, исихастского богословия.
Одно из следствий такого перекоса – появление множества душевнобольных и людей с неврозами: «Потрясенные чрезвычайными трудностями современной жизни», эти люди глубоко страдают, сокрушенные жестокостью нашей пресловутой цивилизации» . Люди находятся в аду, созданном их собственными «противоречивыми страстями», поэтому «Часто видят вещи в диаметрально противоположном освещении, подобно фотографическому негативу» , с чем часто сталкивается духовник, который пытается таким людям помочь. Работать с такими людьми сложно: они или не доверяют никакому слову священника, видят в его желании служить ближнему мелкую заинтересованность или корысть, или наоборот, требуют к себе внимания и заботы, которые превышают силы пастыря.
Как причиной, так и следствием всех указанных процессов стало смещение внутреннего внимания человека, трансформация его сознания: «В нашу эпоху человечество устремлено к внешнему познанию с такой силой, как никогда раньше. … Весь строй современной жизни, весь порядок воспитания и обучения подрастающих поколений таковы, что ум человека непрестанно вырывается вовне и после многих лет такого действия становится почти совершенно неспособным созерцать свой внутренний мир, живой образ Живого Бога» . «Мы все стали “невеждами” при всем исключительно умноженном росте всякого рода познаний, усвоенных каждым из нас в нашей интенсивной работе» , потому что книг и знаний так много, что человек не в состоянии охватить за жизнь даже свою область знаний. Знания стали несоизмеримы с человеком, так что каждый может считать себя невеждой, независимо от количества приобретенных знаний.
Одна из главных и действительных проблем современности – уныние и отчаяние: «Самый большой грех нашего времени в том, что люди погрузились в отчаяние и уже не верят в воскресение. Смерть человека для них представляется полной смертью, уничтожением» . Всем очевидна «Бессмысленность современной жизни» , поскольку смысл рождается только от соприкосновения с Вечным. Между тем, христианство (и многие другие религии и даже некоторые внерелигиозные мировоззрения) утверждает, что «Наше рождение и затем рост на Земле есть не что иное, как творческий процесс, в течение которого мы усваиваем бытие в доступной нам мере, в надежде, что не завершенное здесь познание будет восполнено до совершенства за пределами этой формы нашего существования» .
Современная жизнь ведет к деперсонализации, когда человек не решает для себя проблему смысла жизни, любви, творчества, естественности своего поведения. «В своем упадочном состоянии деперсонализированные мужчины и женщины, скорее male и female, подчиняться “законам природы”» – т. е. происходит превращение человека в животное вследствие утраты персонального начала. Персональное начало дается как плод веры, в молитве к Богу лицом к Лицу. Для христианина стоит важнейшая задача: «До последнего дыхания мы будем проводить нашу жизнь в сознании, что Бог нас видит, так чтобы ничего у нас не было имперсонального, безличного…. И в этом наша задача – чтобы жизнь Бога стала нашей жизнью» .
Общаясь с людьми в Европе о. Софроний отмечал, что современные люди нетерпеливы: «То, что монахам давалось десятилетиями плача, люди современные думают получить за короткий промежуток времени, а иногда за несколько часов приятной “богословской» беседы”» . Дух нетерпения стал характерным признаком современности: получить здесь, сейчас и сполна. Между тем духовный рост совершается крайне медленно: «Слово Христа пришло из других измерений бытия и для усвоения человеком требуются чрезвычайные усилия», трансформация ума, сердца, воли. «Наш путь медленный: мы, которые наследуем через родителей наших смерть греховную, перерождаемся не сразу… надо быть терпеливым: пять лет – еще мало, десять лет – еще мало, двадцать лет – еще недостаточно, сорок лет – и этого может не хватить, еще надо терпеть и никак не сдаваться» .
Вследствие духовной и физической слабости, отсутствия веры, неукорененности в духовном и творческом измерении, современные люди с трудом переносят скорби и болезни: «На Святой Горе я значительно легче встречался с больными монахами, чем по приезде в Европу с живущими в миру. Первые (монахи) внутренне обращены к Богу, и все переводилось в духовный план. В Европе же превалируют психические напряжения; благодаря чему вынуждается духовник проявлять соучастие в том же плане, чтобы помогать людям» . То, за что на Афоне монахи приносили благодарение (например, за ниспосланную болезнь), сокрушает современных людей в миру.
Подводя итог сказанному, можно отметить, что современные люди в массе своей утратили способность к трансцендированию, выходу за пределы своего ограниченного бытия. Способность к трансцендированию лежит в основе творческого процесса, модулирует личное пространство, возможно, поэтому современность так скудна плодами в области творчества. Подобных взглядов на творческий процесс и веру придерживался о. Павел Флоренский и А.Ф. Лосев. Для Флоренского культура вырастает из культа и с оскудением последнего гибнет, поскольку ее исток и питательная среда исчезает. На долю человека остается фантазия и знания, умение комбинировать уже бывшие прежде формы. Учитывая, что сознание человека больно, не причастно трансцендированию в область прекрасного и вечного, фантазия порождает образы безобразного, скучного и дисгармоничного. Можно предположить, что с утратой веры и перемещением внимания вовне человеческое сознание претерпевает некоторую трансформацию. Это вряд ли способствует ощущению счастья, гармонии и полноты, иначе бы наша эпоха не трубила бы с такой настойчивостью о кризисах и проблемах.
Сложность ситуации усугубляется в том, что разум, освобожденный от оков традиции, восстает против церкви в ее земном явлении. С тревогой о. Софроний отмечает это явление, подчеркивая, что в своем земном, историческом бытии церковь не может в полноте явить истину: «Трагедия современности, да и прошлых веков, в неспособности воспринять Христово Откровение в его истинном Духе, в его подлинных измерениях» . Из-за этого бунт естественной совести против извращения христианства исторической церковью приобретает размеры богоборчества и отрицания институций. В глубине этого явления зачастую лежит жажда подлинной церковности, неискаженной истины. Искусство веры заключается в том, чтобы не выплеснуть вместе с водой и ребенка, т.е. через трансцендирование узреть связь времен и Вечности с церковью в ее земном странствии, неизбежно искажающем Откровение, которое не от мира сего.
Описывая противоречивые страсти и болезни современного человека, о. Софроний в своих пастырских трудах говорит именно о душевном уровне, а не о духовном. О духовных проблемах и духовном пути, который «немногие находят» (Мф. 7, 14) он писал, например, в книге «Старец Силуан» и «Видеть Бога как Он есть», но эти книги в настоящее время нельзя считать осмысленными, прочитанными, изученными как они того заслуживают. Как сказал ап. Павел: «но не прежде духовное, но душевное, потом же духовное» (1Кор. 15, 46). Чтобы взойти на высоту духовной добродетели, нужно построить сначала дом душевный – который складывается из психического и неврологического здоровья, усвоения основ культуры, погружения в мир прекрасного и подлинного искусства, поэзии, философии. Это только начало на пути к духовной жизни для современного человека. И о. Софроний является одним из маяков на этом прекрасном пути.
Доцент исторического факультета МГУ, заместитель главного редактора издательского дома «Святая Гора», главный редактор сайта Аgionoros.ru («Святая гора Афон») Афанасий Зоитакис в интервью РИА «Новости» рассказал , что в списках лиц, вопрос о канонизации которых рассматривается в Константинопольском патриархате, присутствует имя архимандрита Софрония (Сахарова).
«По моей информации, сейчас в Константинополе рассматриваются документы относительно уже упомянутого старца Софрония (Сахарова). Наши греческие источники, в свое время сообщившие о грядущей канонизации старцев Порфирия Кавсокаливита и Паисия Святогорца, теперь утверждают, что в список, который рассматривается, входит, в том числе, и старец Софроний. Но точные сроки здесь нельзя назвать», - приводит его слова сайт информационного агентства.
А. Зоитакис также добавил, что, по имеющейся у него информации, есть и другие русские подвижники, которые, возможно, также будут причислены к лику святых. Среди них он назвал афонского старца Тихона (Голенкова), выходца из России, бывшего духовным наставником преподобного Паисия Святогорца, а также «некоторых святогорских подвижников XIX столетия, связанных с русским Пантелеимоновым монастырем».
Афанасий Зоитакис отметил, что во многом благодаря трудам архимандрита Софрония (Сахарова), который составил и издал жизнеописание своего духовного отца, схимонаха Силуана Афонского, почитание преподобного Силуана распространилось необычайно широко не только по Святой Горе, но и по всему миру.
«”Силуан Афонский” - одно из наиболее значимых житийных произведений не только в истории XX века, но и, наверное, за всю историю православия, - подчеркнул главный редактор сайта Agionoros.ru. - Книга переведена уже на многие языки, издана в разных странах, на разных континентах, и благодаря ей многие люди узнали о святом Силуане».
Ценность этой книги состоит не только в том, что в ней описывается жизнь преподобного Силуана, но также в том, что архимандриту Софронию (Сахарову) удалось отразить в ней богатейшее богословское наследие, которое оставил после себя преподобный Силуан.
Архимандрит Софроний (Сахаров). Детство и юность
Будущий архимандрит Софроний (в миру Сергей Семенович Сахаров) родился 22 сентября 1896 года в Москве в православной купеческой семье. В детстве увлекался чтением Гоголя, Толстого, Достоевского и Пушкина. Среднее образование получил в Москве.
В годы Первой мировой войны служил в инженерных войсках. В какой-то момент Сергей Сахаров увлекся живописью и в 1915 году поступил в Академию художеств, где учился до 1917 года.
В 1918 году в Москве был дважды арестован органами ЧК.
В 1921 году эмигрировал из России и несколько месяцев провел в Италии и Берлине. В 1922 году переехал в Париж, где работал художником и выставлял свои картины в парижских салонах.
В 1924 году на Пасху Сергей Сахаров пережил видение Нетварного Света. Это откровение произвело на него глубочайшее впечатление, и молодой человек решил посвятить свою жизнь Богу.
В 1925 году он поступил на подготовительные курсы в Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, но вскоре уехал сначала в Югославию, а оттуда - на Афон, где 8 декабря 1925 года был принят в монастырь святого великомученика Пантелеимона.
Монашество. Преподобный Силуан Афонский
Спустя два года, 18 марта 1927 года Сергей Сахаров был пострижен в монашество с именем Софроний.
В 1930 году познакомился со старцем Силуаном Афонским, который стал его духовным руководителем.
13 мая 1930 года монах Софроний был рукоположен во иеродиакона епископом Жичским Николаем (Велимировичем; 1880-1956), ныне прославленным Сербской Церковью в лике святых.
В 1935 году иеродиакон Софроний тяжело заболел, но несмотря на то, что был на грани смерти, он выжил и 1 декабря 1935 года был пострижен в великую схиму.
После кончины его духовного наставника - старца Силуана - иеродиакон Софроний оставляет общежительный монастырь и удаляется в скит, сначала - Карульский, затем - в другие афонские скиты.
Перед смертью старец передал о. Софронию сделанные им записи, которые впоследствии легли в основу книги «Старец Силуан».
В 1941 году иеродиакон Софроний был рукоположен во иеромонаха, а с 15 февраля 1942 года стал духовником монастыря св. Павла на Афоне. С 1943 по 1947 годы о. Софроний подвизался в Троицкой келье в Новом Скиту.
После окончания Второй мировой войны по политическим мотивам иеромонах Софроний с группой других русских монахов был выслан с Афона и в 1947 году приехал во Францию, где поступил на четвертый курс Свято-Сергиевского богословского института.
В 1947 году о. Софроний перешел в клир Западно-Европейского экзархата Московского Патриархата. Это повлекло за собой исключение из института, который находился в юрисдикции Константинопольского Патриархата. Иеромонах Софроний был назначен помощником настоятеля Никольской церкви при Русском старческом доме в Сен Женевьев де Буа. Здесь он прослужил с 1947 по 1956 гг.
«Старец Силуан» - главный труд архимандрита Софрония. Последние годы жизни
В 1948 году вышло в свет ронеотипное (ронеотип - печатающее устройство, печатный станок, приводимый в действие вручную; - сайт) издание книги «Старец Силуан». Первый тираж книги составил 500 экземпляров.
Первое типографское издание вышло в Париже в 1952 году. В 1956 году в несколько сокращенном виде выходит первое издание книги «Старец Силуан» на английском языке.
Постепенно вокруг отца Софрония, который в 1954 году был возведен в сан архимандрита, собирается круг духовных детей и учеников, стремящихся к монашеской жизни. В 1956 г. по благословению церковной иерархии он создает во Франции, на ферме Колара (близ Сен Женевьев де Буа), монашескую общину.
Наладить жизнь полноценного православного монастыря во Франции не удалось, и 4 марта 1959 года отец Софроний с некоторыми своими духовными детьми переехал в Великобританию, где основал монастырь святого Иоанна Предтечи в графстве Эссекс в юрисдикции Константинопольского Патриархата. На протяжении 15 лет, с 1959 по 1974 гг. архимандрит Софроний был первым настоятелем новой обители.
1 сентября 1974 года священнослужитель отошел от настоятельства и стал духовником обители.
Архимандрит Софроний (Сахаров) скончался 11 июля 1993 года на 97-м году жизни в монастыре святого Иоанна Предтечи в Эссексе.
Помимо книги «Старец Силуан», известны также книги о. Софрония «О молитве» и «Видеть Бога как Он есть».
«Если отец Софроний не святой, то святых не бывает!»
Митрополит Навпактский и Свято-Власиевский Иерофей (Влахос), иерарх Элладской Церкви, известный богослов, в своей книге «Знаю человека во Христе…» приводит воспоминания архимандрита Захарии (Захару), одного из учеников архимандрита Софрония (Сахарова), о последних днях жизни старца.
Я пришел его навестить за две недели до смерти. В это время мы возводили крипту для погребения монахов, и, конечно, отец Софроний должен был быть там первым. Стены и крыша былы готовы, но под ногами была голая земля, потому что пола не было.
Когда он провожал меня до дверей, он посмотрел на крипту и спросил: «Сколько времени нужно, чтобы ее закончить?» Я ответил: «Предполагаю, отче, еще две недели». Он ответил: «Мне тяжело ждать даже один час: я все сказал Господу! Теперь мне нужно уйти». Это, наверное, прекрасно - чувствовать в своем сердце, что ты все сказал Господу до конца и ты готов уйти. У меня же такое ощущение, что я с Господом никогда не говорил.
За четыре дня до смерти он закрыл глаза и больше с нами не разговаривал. Его лицо было светлым и сосредоточенным, жалости оно не вызывало: оно сохраняло такое же выражение, какое было, когда отец Софроний совершал литургию. Его никто не навещал, кроме отца Кирилла, меня, отца Николая и отца Серафима. За две или три недели до смерти он созвал всех, всю братию, одного за другим, прийти и посидеть с ним около часа у него на кухне для последней беседы с ним. Но у нас четверых был ключ от его двери, и мы приходили к нему каждые несколько часов. Мы входили и говорили: «Благословите, отче». Он не открывал глаз и не говорил ни слова, но поднимал руку и благословлял нас молча, и я понимал, что он уходит.
Лично я не хотел его удерживать. Раньше я молился, чтобы Бог продолжил его старость, как говорится в литургии святого Василия Великого: «Старость поддержи». Но в те дня я видел, что он уходит, и начал говорить так: «Господи, даруй рабу Твоему свободный вход в Царствие Твое». Я молился словами апостола Петра, из его второго послания. Я постоянно говорил так: «Боже, даруй свободный вход рабу Твоему и упокой душу его с отцами его», - и перечислял всех, подвизавшихся с ним на Святой Горе, которых знал, начиная со святого Силуана, и за ним всех прочих.
В последний день я пришел навестить его в шесть часов утра. Было воскресенье, и я совершал раннюю литургию, а отец Кирилл с другими священниками должен был совершать позднюю (по практическим соображениям в монастыре в воскресенье совершаются две литургии). Я понимал, что ему предстояло покинуть нас в этот день. Я пошел и начал службу: часы начинались в семь, а затем следовала литургия. В продолжении литургии я произнес только молитвы возношения, так как у нас в монастыре они обычно читаются вслух; помимо прочего, моей постоянной молитвой было: «Господи, даруй рабу Твоему свободный вход в Царствие Твое». Эта литургия поистине отличалась от всех других. В тот момент, когда я говорил «Святая святым», в алтарь вошел отец Кирилл. Мы посмотрели друг на друга, и я понял, что отец Софроний ушел.
Я спросил, когда именно он преставился, и выяснил, что это было в то время, когда я читал Евангелие. Я подошел поближе, потому что отец Кирилл хотел со мной поговорить. Он сказал мне: «Причащаейтесь, причастите верующих, а потом сообщите им об уходе отца Софрония и совершайте первое Трисвятое; я сделаю то же самое на второй литургии». Так я разделил Агнца и причастился, причастил верующих и закончил литургию (не знаю, как я это выдержал). Затем я вышел из алтаря и сказал народу: «Возлюбленные братья, Христом Бог наш – знамение Божие для всех родов нашего времени, потому что в слове Его мы находим спасение и разрешение всех человеческих трудностей. Но и святые Божии также являются знамением для своего поколения. Такого старца дал нам в лице отца Софрония. В его словах мы находили разрешение наших трудностей. И сейчас нам следует делать то, чему нас учит литургия, т.е. воздавать благодарение и просить, умолять. И вот давайте воздадим благодарение Богу, Который дал нам такого старца, и давайте помолимся об упокоении души его. Благословен Бог…» - и начал Трисвятое.
Мы положили его в церкви на три дня, поскольку крипта была еще не готова и гробница не построена. Мы оставили его непокрытым в церкви на четыре дня и постоянно читали святое Евангелие, Трисвятое и другие молитвы; проводили службы, литургию, а он был там, посреди церкви, в течение четырех дней. (И в храме была такая прекрасная и благодатная атмосфера, поистине как на Пасху!) Никто не выказывал признаков истерики. Все вдохновенно молились. У меня был друг, архимандрит, который приезжал в монастырь каждый год и проводил там летом несколько недель, отец Иерофей (Влахос), который написал «Один вечер в пустыне Святой Горы». Теперь он митрополит. Он приехал сразу, как узнал, что отец Софроний преставился. Почувствовав царившую атмосферу, он сказал мне: «Если отец Софроний не святой, то святых не бывает!»
Случилось так, что к нам приехали несколько монахов со Святой Горы, чтобы навестить отца Софрония, но не застали его в живых. Отец Тихон из монастыря Симонопетра - один из них. У греков, приезжавших в Англию на лечение, сложился обычай: они сначала приезжали в монастырь, чтобы отец Софроний прочитал молитву, - из-за многих случаев исцелений по его молитвам. Все должны рассказывать о таких вещах. Именно из числа этих людей двое в благодарность выстроили в Греции церковь, посвященную святому Силуану Афонскому.
На второй или третий день после смерти отца Софрония приехала семья с мальчиком тринадцати лет. У него был рак мозга, и ему должны были делать операцию на следующий день. Отец Тихон из Симонопетра пришел и сказал мне: «Эти люди очень удручены, они приехали и не застали отца Софрония. Ты не прочитаешь несколько молитв для мальчика?» Я ответил: «Давай пойдем вместе. Ты будешь моим чтецом. Мы прочтем молитвы в другой часовне». Мы прошли и прочли молитвы о мальчике, и в конце отец Тихон сказал: «Знаешь что, почему бы тебе не предложить мальчику пройти под гробом отца Софрония? Он исцелится. Читая молитвы, мы только теряем время». Я сказал ему, что не могу этого сделать, потому что люди скажут, что отец Софроний только умер, а мы уже пытаемся канонизировать его. «Сделай это ты! - сказал я ему. - Ты монах со Святой Горы, тебе никто ничего не скажет». Он взял мальчика за руку и велел ему пройти под гробом.
На следующий день мальчика прооперировали и не обнаружили ничего. Ему закрыли черепную коробку и сказали: «Неверный диагноз. Это, наверное, была флегмона». Случилось так, что мальчика сопровождал врач из Греции, у которого был с собой рентгеновский снимок, на котором был виден рак, и этот врач сказал им: «Мы очень хорошо знаем, что означает этот ”неверный диагноз”». На следующей неделе вся семья мальчика, а он был из Салоник, приехала в монастырь, чтобы вознести благодарность на могиле старца Софрония. Мальчик вырос, сейчас ему двадцать один год, и со здоровьем у него все хорошо.
П редлагаем читателям интервью с иеромонахом Николаем Сахаровым - племянником архимандрита Софрония Сахарова, известного афонского духовника, старца, богослова, основавшего Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь в Великобритании в графстве Эссекс, а также автора многих книг, в том числе «О молитве», «Видеть Бога как Он есть», «Старец Силуан» и других. Отец Николай рассказывает о жизни, о духовном и молитвенном делании, о богословии архимандрита Софрония.
Каковы Ваши личные впечатления и воспоминания от общения с Вашим дядей архимандритом Софронием (Сахаровым)?
Моим воспоминаниям об отце Софронии можно посвятить целую книгу, ведь я общался с ним каждый день в течение четырех лет. Каждое его слово было для меня открытием, ведь поэтому и создался монастырь: люди слышали слова старца Софрония и решали, «к кому нам идти» (Ин. 6, 68).
Очень кратко расскажу о нашем знакомстве. Я родился в России в советское время, когда любой контакт с Западом был очень опасен. Отец Софроний тогда приезжал в Россию в качестве члена туристической группы. Но в тайне от «надзирателей» ему удавалось уделить один-два часа общению со своей семьёй. И вот в один из таких его приездов, когда я уже был в сознательном молодом возрасте, он посетил нашу семью. Я тогда учился в музыкальном училище и не имел никакого понятия ни о религии, ни о христианстве, ни о монашестве. Когда я увидел отца Софрония, то, конечно, его облик показался мне странным. В первый раз в жизни я увидел человека в рясе, монаха с длинной бородой, с длинными волосами. Это казалось мне странным; я подумал, зачем все это. Мы с ним несколько поговорили о музыке. Он прекрасно знал музыкальную культуру, прекрасно знал поэзию, литературу. С ним всегда было о чем поговорить. Потом он уехал. Впоследствии я узнал, что когда он вернулся в Англию, то сказал про меня: «Я встретил молодого человека, который, возможно, позднее присоединится к нам». Я еще тогда даже и в Бога фактически не верил. После этой встречи моя жизнь потекла совершенно иным путем. Я служил в армии, где по Промыслу Божию служил вместе с нынешним архиепископом Иларионом. Уже в армии у меня созрело желание уйти в монашество. После армии я был сначала в Вильнюсском монастыре, а затем в Псково-Печерском, где я прожил год. Через некоторое время мне представилась возможность посетить отца Софрония. Когда я приехал к нему, то у меня не было намерения принимать решение: оставаться там или вернуться в Россию. Но я был совершенно свободен - у меня не было никаких обязательств ни по отношению к семье, ни по отношению к государству. Тогда отец Софроний решил, что я должен остаться в его монастыре. Я передаю все эти события кратко, но в каждом случае происходили чудесные явления.
Что меня поразило в отце Софронии - это сам афонский склад мышления и та духовная свобода, которой нам так не хватает и о которой пишет апостол Павел: «Стойте в свободе, которую даровал вам Христос» (Гал. 5, 1). Но свобода эта таит в себе и опасности. И только люди с таким высоким духовным сознанием, как афонские монахи, могут жить в такой духовной свободе.
- В чем суть его учения о старчестве, которое он воплотил и в самой своей жизни, суть его учения о послушании?
Меня сразу поразила в отце Софронии его идея о послушании. На самом деле отец Софроний слово «послушание» употреблял крайне редко. Он никогда не требовал от людей послушания. Все, что люди делали, они делали из-за любви к нему. Я думаю, что это и было послушанием, потому что когда ты любишь человека, ты исполняешь его волю. Это не только в монашестве, это и в жизни, в семье. Конечно же, отца Софрония, такого великого старца, было очень легко любить. И делать для него что-либо, исполнять его волю было искренней радостью для каждого из нас. Поэтому слово «послушание» мы слышали редко. Отец Софроний всегда считал, что послушание есть, прежде всего, свободный акт воли. А послушание, которое навязывается человеку извне, особенно если оно навязывается силой, угрозами, то такое послушание не приносит духовного плода. Оно не останется в вечности. Отец Софроний пишет: «Все, что достигнуто насилием, не имеет вечной ценности, а только то, что достигается через любовь и свободное сознательное послушание». Именно такое послушание он считал имеющим духовную ценность. Я думаю, что это, прежде всего, большая ответственность для духовника, для старца, потому что старчество - это не есть просто административный пост, позиция власти. Старец - это прежде всего человек, который способен в Духе Святом вести других. И такую любовь к старцу, какая была у его послушников, никакими канонами навязать нельзя. Ее только можно заслужить. Сам человек может найти ключик от сердца другого человека только через любовь. И тогда уже послушание «течет, как живая вода», по словам Иоанна Богослова, в жизнь вечную (ср. Ин. 7, 38). Конечно же, мы говорим сейчас с вами об идеалах. Но что я видел в отце Софронии, и что было в святом Силуане, который был старцем отца Софрония, - это то, что от них никогда не исходило ни малейшего слова понуждения. Все происходило по свободной воле. Даже если послушник и хотел бы сразу исполнить все послушание, то и тогда отец Софроний не сразу ему навязывал себя. Если видел стремление человека к послушанию ему, только тогда он постепенно открывался. А так он, скорее, сам творил послушание всем другим.
Архимандрит |
Еще что меня поразило в отце Софронии - это исключительное смирение, исключительная доступность этого человека. Я помню воспоминания владыки Антония Сурожского. Когда его мама была больна и лежала в больнице, то отец Софроний посетил ее. На тот момент он только вернулся из Франции. Она была в совершеннейшем восторге от встречи с ним, первое, что она сказала: «Это человек удивительной человечности». Это очень точное определение отца Софрония: его отличительные черты - именно доступность, открытость и отсутствие какой-либо дистанции в общении.
Несмотря на то, что я являюсь его родственником, у нас никогда не возникало «родственных» разговоров, никогда мы не рассматривали друг друга как сродников по плоти. Прежде всего меня интересовало в нем его духовное богатство, его облик как старца. У нас всегда были отношения старец - послушник. С его стороны, он никогда не рассматривал меня как члена семьи по плоти, а как члена духовной семьи, монастыря, одного из людей, которых ему доверил Бог, за которых он полагал свою душу в молитве о каждом из нас. Знаете, эта вот энергия любви в монастыре ощущалась постоянно всеми и каждым: монахами, прихожанами, просто приходящими в монастырь. Особенно монахами. Не было такого, что тебя посылают куда-нибудь на послушание, ты просто механически его выполняешь, - это и считается служением Богу. Нет, отец Софроний, посылая кого-то на какую-нибудь работу или делание, постоянно думал об этом человеке, о его духовной пользе прежде всего, а не о, скажем, практических нуждах монастыря. Поэтому он часто мог менять человеку послушания. Помню, к нам пришла сестра, которая сначала занималась огородом по своему желанию, так как отец Софроний всегда уважал желание человека, его волю. Потом он увидел, что она имеет способности к богословию. Все это время он мыслями находился с ней на огороде, так же, как и со всеми нами; интересовался, как прошёл день, что мы сделали. (И вот он дал ей потом благословение заниматься богословием). Когда я только приехал в Англию, то совсем не знал английского языка, и отец Софроний в первую очередь стал заботиться о моем образовании. Когда он послал меня в школу в ближайший город Колчестер, ему было интересно абсолютно все - как я езжу на автобусе, какие там классы, какие учителя, как там проходит мое время... И он заботился так о каждом, чтобы человеку была возможность в жизни реализовать себя как личность и чтобы он ни в чем не был ущемлённым. Потому что человек любил и волновался, и постоянно мыслями он был с нами.
Есть ли какие-то особенности в его учении о молитве и в его молитвенной практике, в практике созерцания нетварного света? Как он рассказывал о своем молитвенном опыте и возможно ли этот опыт почерпнуть не из личного общения, а из его книг?
Я думаю, что никакой старец, никакой духовно мудрый человек не будет просто так делиться своим молитвенным опытом в некотором праздном разговоре за чашкой чая. Отец Софроний описал этот опыт в книгах, особенно в книге «Видеть Бога как Он есть», по воле Божией, по настоянию Божиему. Это его глубочайшая исповедь, которую он посмел изложить на бумаге за несколько лет до своей кончины, за что получил очень много нареканий и непониманий со стороны некоторых верующих. Но та несомненная польза, которую приносят его тексты о молитве, говорит сама за себя, как Господь сказал: «По плодам их узнаете их» (Мф. 7, 16). Отец Софроний излагает не только свой опыт, а вообще атмосферу молитвы, молитвы прежде всего Афона. Это опыт афонских старцев, афонских монахов.
Как отец Софроний был искренен абсолютно во всем, так он был искренен и в молитве к Богу. Он говорил и доверял Богу абсолютно все. Вся его жизнь, а не просто молитвенное правило, стала молитвой; каждое его действие было насыщено молитвой. Он без молитвы не делал и, скажу больше, не говорил ничего. Преподобный Силуан Афонский как-то спросил старца Стратоника: «Как говорят совершенные?» Тот был в изумлении от такого вопроса, и старец Силуан ответил сам: «Святые, совершенные ничего от себя не говорят». Естественно, услышав такой завет от преподобного Силуана, отец Софроний стал весьма скуп на разные слова, но весьма богат на Слово Божие. И нас он тоже учил прежде всего искренней молитве, чтобы молитва, особенно литургическая молитва, была не просто «вычитыванием», отстранённым пробеганием глаз по тексту. Он хотел, чтобы мы научились жить каждое слово литургии, потому что молитва для нас - это прежде всего молитва литургическая. Это основа жизни в нашем монастыре. Все вокруг литургии, вокруг причастия Христовых Таин.
Люди часто говорят: «А как же молитвенное правило? Надо же его вычитывать». Когда отец Софроний был еще на Афоне, он однажды спросил старца Силуана, можно ли заменять вычитывание канона Иисусовой молитвой. Отец Силуан ответил положительно. Этот эпизод описан в книге «Таинство христианской жизни». Игумен, видя дар отца Софрония к молитве, боялся открыто говорить об этом. Ради других монахов он не одобрял такую замену молитвенного правила Иисусовой молитвой. Но это не относилось к таким людям, как старец Силуан и отец Софроний, - к людям, которые достигли определённой высоты молитвенного подвига. Их ум мог свободно пребывать в Боге, не отягощаясь другими помыслами. Для святого Силуана исполнение заповеди «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» (Мф. 22, 37) означало, что если человек хотя бы на мгновение попускает какой-то помысл помимо мысли о Боге в свой ум или сердце, это означает, что заповедь не исполнена. Конечно, о таком совершенстве нам говорить не приходится. Но это были те идеалы, те вершины, те высоты, в которых пребывал сам отец Софроний на Афоне, и которые он с большим трудом и плачем пытался донести людям вне монашеского круга. Отец Софроний раз написал одной прихожанке, которая его спрашивала: «Мне надо читать молитву, а у меня совсем иное настроение по отношению к Богу. У меня есть вопросы, мне хочется спросить Его, почему так в моей жизни, почему этак. Господи, вразуми меня. Мне не хочется читать "Господи, благодарю Тебя", потому что в этот момент у меня даже некий спор с Богом». И отец Софроний ей написал: «Не бойтесь спрашивать Бога, бойтесь быть неискренней с Богом». Эта искренность в молитве, которой отец Софроний учил всех, давала нам понять, что Бог - это не Что-то где-то там, Которое требует от нас исполнения каких-то правил. Нет, Бог - это живое Существо, наш Отец Небесный, с Которым мы ведем диалог, не словесный диалог, а диалог жизни. Он отвечает нам не только в словах Писания, но и в нашей жизни. Как вся история Ветхозаветного Израиля была диалогом с Богом, так и жизнь каждого из нас есть диалог с Богом. Этот личный диалог с Богом и пытался в нас развить отец Софроний.
Богословие диалога: «принцип персоны» архимандрита Софрония (Сахарова)
священник Георгий Завершинский
Монотонность и скука, характерные для нашей материалистической цивилизации, побуждают многих искать такие формы богословия, которые позволили бы им обрести абсолютную Основу, стоящую над всем относительным и преходящим. Мировая глобализация ведет к более активному проявлению индивидуализма в качестве альтернативного образа жизни, когда, отвечая на вызовы современного мира, человек как индивид ставит в центр существования свое персональное достоинство. В этом случае инаковость понимается как индивидуализм, а место подлинного диалога занимает замаскированный монолог. Разочаровываясь в общепринятых взглядах, человек в своей жизни жаждет личностных проявлений, которые обычно понимаются как относительные и, следовательно, не имеющие серьезного значения. Поэтому в западном обществе предметом религиозных поисков все в большей степени становится абсолютная и безличная Основа, а восточная религиозность, отвечающая подобным поискам, легко завладевает мышлением западного человека.
Оставаясь в рамках лишь психологического понимания, мы с легкостью можем придти к представлению об ограниченности и несовершенстве человеческой личности и отсюда сделать вывод о том, что «личностность» как принцип бытия неприменима к Абсолюту. Как следствие, можно даже предположить, что понятия абсолюта и личности являются взаимоисключающими, и обратиться к поиску «сверхличного принципа», «трансцендирующего все относительное». Если личность или ипостась отождествляется с ограниченным эмпирическим индивидом, человек может продвигаться в таком поиске все дальше и дальше. Предела для подобных поисков, фактически, не существует, что, как ни странно, вдохновляет многих продолжать их. При этом реальность отношений человека с Богом становится все более призрачной и, в конце концов, вообще выпадает из поля зрения человека, оставляя его в одиночестве безбожия.
Принцип личностности также «ускользает от любых определений», но он предполагает «потенциал для развития, для включения в себя полноты Божественного и человеческого бытия». Подлинный диалог основывается на ипостасном принципе, который является общим, как для Божественного, так и для человеческого бытия. Когда Я вступает в ипостасное отношение с Ты, в этом отношении всегда присутствует «вечное Ты», подтверждающее, что диалог действительно происходит на ипостасном уровне. И обратно, именно «вечное Ты» побуждает человеческое Я к поиску подлинного или ипостасного диалогического отношения Я-Ты. Эти экзистенциальные утверждения будет далее рассмотрены в свете богословского принципа персоны, сформулированного архимандритом Софронием (Сахаровым).
Свой жизненный путь и богословие отец Софроний всегда рассматривает в связи с близкими духовными отношениями со старцем Силуаном, равно как и со своим личным опытом богообщения. В контексте богословия диалога важно обратить особое внимание на тот подлинный диалог, который имеет место между старцем Силуаном и его духовным учеником отцом Софронием, когда они оба переживают присутствие «вечного Ты» подлинно персонального Бога.
Старец Силуан и его ученик жили во времена реальной угрозы самому существованию человека и чувствовали, что уберечь мир от хаоса и полного разрушения может только глубокая личная молитва за мир. Эта угроза в свое время подтолкнула религиозных мыслителей и философов прошлого века к переосмыслению гуманизма на основе личностного подхода. Многие из них, опираясь на свои религиозные традиции и убеждения, пытались уверить своих современников в том, что нет ничего более важного, чем человеческая личность, пребывающая в отношении к другой личности, которой придается не меньшее значение. Философы и богословы стремились извлечь уроки из недавней гуманитарной катастрофы Второй мировой войны. При этом не многие из них прожили жизнь так, как учили в своих писаниях. Яркий пример этого соответствия нам дают жизнь и богословие архимандрита Софрония (Сахарова).
Будучи обеспокоенным растущим влиянием восточного мистицизма, архимандрит Софроний предупреждал о том эгоцентрическом характере, который носит обезличивающая практика очищения ума от всего относительного и преходящего. Такая практика может привести «к усмотрению Божественного начала в самой природе человека», и, таким образом, к самообожению. В этом случае человеческому Я приписывается своего рода «абсолютность», и тогда отношение Я к другому не требует подтверждения «вечного Ты» Бога. Отец Софроний пишет, что такая «абсолютность» представляет собой «ничто иное, как отражение Божественной Абсолютности в существах, сотворенных по образу Божию и переживающих то состояние мира, которое было характерно для человека до его появления в этом мире». Однако, будучи так или иначе отраженной, «абсолютность» уже перестает быть абсолютной. Поэтому в данном случае речь идет о естественном относительном, а не абсолютном, духе человека в его «сублимирующем порыве к Абсолюту». Отец Софроний утверждает, что, достигнутое таким образом, всякое состояние созерцания следует понимать скорее как самосозерцание, а не как созерцание Бога. «В этих условиях мы открываем для себя красоту сотворенного мира, а не Перво-Бытие. Во всем этом для человека нет спасения».
В силу того положения, что человек сотворен «по образу и подобию Божию», следует искать форму или принцип, который бы относится и к Богу, и к человеку. Этот принцип, с одной стороны, должен исходить от Бога как Творца в соответствии с Его триединым бытием, представляющим собой совершенное общение любви, а с другой стороны, оставаться одним и тем же для всех людей. Однако путь, следуя которым дух человека вступает в Божественную вечность, различен для каждого из нас, что указывает на множественность тварного человечества и на его разнообразие в единстве образа. Аскетический отшельнический опыт и практика общинной монашеской жизни привели отца Софрония к тому, чтобы сформулировать принцип персоны как подлинный след вечности в тварном бытии человека. Именно этот принцип, заключенный в каждом человеке как образ Божий, изнутри, имплицитно побуждает людей пребывать друг с другом в общении любви.
Отец Софроний пишет, что душа обретает себя, прежде всего, когда она предстоит Богу лицом к лицу. «Персона рождается свыше, поэтому она уже не подчиняется законам природы, но превосходит земные границы и вторгается в иные сферы. Она не может быть описана. Она единственна и уникальна». Поскольку отец Софроний считал ипостась, или «персону», высшей основой бытия, он никогда не формулировал никакие другие определения личности. «Как принцип, определяющий все иные аспекты бытия, персона не подлежит никаким ограничениям, а, следовательно, и какому бы то ни было иному определению». Он представляет персону как активное откровение и предлагает своего рода «динамическое определение» человеческой личности, которое раскрывает ее в «способности к самопознанию и самоопределению», в «обладании творческой энергией» и в «даре познания не только сотворенного, но и Божественного мира».
Главное богословское достижение отца Софрония заключается в его утверждении, что человек, являющийся образом Абсолюта, ипостасен, поскольку ипостасно Абсолютное Бытие. Его вера в Бога как духа и в ипостась как духовный образ бытия человека привела к осознанию, что, подобно тому, как Божественный Логос воспринял человеческую плоть, став видимым и познаваемым, человеческий дух также не бесформен и не абстрактен, но наделен возможностью самовыражения посредством собственного тела. Человеческая ипостась действительно существует, поскольку Воплощенный Христос ипостасно открыл, что Бог - это не иллюзорный плод человеческого воображения, созданный из страха перед неведомыми безличными сферами, а подлинная реальность. Божественный Дух объемлет все сущее и ипостасно сообщает эту же возможность человеку.
Способность человека к общению не претворяется в жизнь автоматически, сама по себе. Реализация ее потенциала возможна только в любви, которая представляет собой наиболее глубокое содержание личностного бытия, «самое возвышенное выражение его сущности». Личность актуализирует себя не через противопоставление, а через отношение любви. В этом даре любви заключается подобие Богу. «Личность как таковая является совершенством, превосходящим все остальные тварные совершенства. Радуясь открывшейся ему свободе, человек созерцает Божественный мир». Личность находится вне пределов научного или философского определения и, поэтому, непознаваема извне до тех пор, пока сама не откроет себя. «Поскольку Бог таинствен, то и в человеке есть потаенные глубины. Человек не является ни творцом бытия, ни его завершением. Альфа и Омега - это не человек, а Бог. Богоподобие человека заключается в образе его бытия. Подобие бытия - это именно то подобие, о котором говорит Писание».
По сути, Откровение Триединого Бога состоит в раскрытии ипостасных отношений, которые характерны не только для внутритроичного бытия, но и вовне призваны стать характерными для человека. Бог приглашает человека к личному или ипостасному участию в Его Откровении. Диалог инициируют две взаимодействующих (di£) вещи (lÒgoi) - «мыслящий адресат мирового разума (lÒgoj) и причинный принцип побуждающего разума (lÒgoj)». Откровение Бога-Слова диалогично, то есть через ипостасное приглашение, представлено как в личностном, так в безличном творении. Сам «способ творения» таков, что он предполагает возможность распознавания личностного принципа как «побуждающего разума» и принятия этого принципа всем сердцем и без какого бы то ни было сомнения в том, что Бог - это именно Тот, Кто в вечности говорит «АЗ ЕСМЬ». Таким является истинное приглашение к диалогу тех, которые созданы способными произнести те же слова в подлинном диалоге с Богом. Однако возможен ли вообще такой диалог? И если - да, то каким образом? Архимандрит Софроний формулирует соответствующие вопросы несколько иначе: «Где подлинное Бытие, и где мираж нашего падшего воображения? Где воистину живая вечность, и где обманчивые притяжения нашего духа к сознаваемым нашим же умом идеям? Является ли принцип персоны-ипостаси ограничительным сам по себе, и следовательно - недостойным и неприложимым к Богу, или воистину именно сей принцип есть образ Живого Абсолюта: Я ЕСМЬ СЫЙ?».
Если говорить в терминах подтвержденного, или подлинного диалога, то поставленные отцом Софронием вопросы можно переформулировать следующим образом. В чем состоит подлинная инаковость Ты, и в чем - иллюзорный стереотип, созданный нами? В чем именно заключается вечный побуждающий логос, и в чем - мысленная иллюзия нашего разума? Является ли Я по своей сути ограниченным и, следовательно, недостойным подлинного диалога с вечным Ты Бога? Или понятие ипостасного отношения приложимо как к Живому Абсолюту, так и к Я человека? Архимандрит Софроний дает на свои вопросы следующий ответ: Если мы согласимся, что принцип персоны является сам по себе ограничивающим, тогда наши аскетические усилия будут сосредоточены на превосхождении этого принципа в нас самих. И наоборот - если мы осознаем его как единственно возможный образ Абсолютного Бытия, властно влекущий нас, мы станем молиться: «Отче наш, Иже еси на небесех…».
На языке богословия диалога этот ответ может быть переформулирован следующим образом. Если человек сочтет, что его Я является само по себе ограниченным, тогда ему или ей следует стремиться превзойти свое Я и выйти за свои пределы. Но если человек осознает свое Я как единственное средство вхождения силою побуждающего логоса в диалог с вечным Ты Абсолютного Бытия, тогда он или она обретает возможность обращаться к Ты Бога как своего Небесного Отца.
Первородный грех разрушил гармонию отношений человека с Богом, а его последствия оказались трагическими для всей вселенной, утратившей свое единство и ставшей раздробленной. На место диалогического отношения Я-Ты пришло объективированное отношение Я-Оно, и подлинный диалог стал уже не свойствен человеческой природе в ее «падшем» состоянии. Без подтверждения вечным Ты Бога отношения в сотворенном мире оказались затрудненными, а открытость людей, их причастность друг другу стала восприниматься как подозрительное и потенциально опасное явление. Учитывая падшее состояние человеческой природы, отец Софроний задает вопрос: «Может ли творение соприкоснуться с Творцом?». Он видит возможность встречи с Богом и познание Бога как Личности через покаяние, которое, в свою очередь, возможно только в личных отношениях. Можно даже сказать, что подлинные личные отношения, или, как мы их назвали, подлинный диалог, невозможны без покаяния. Само покаяние, по существу, представляет собой осознанное действие одной личности в отношении другой, с которой есть намерение примириться.
Среди двух наиболее значимых мыслителей, писавших о диалоге, понятие покаяния практически отсутствует в диалогических откровениях иудейского мыслителя Мартина Бубера, тогда как Эммануил Левинас в своем этическом подходе к диалогу несколько приближается к православному представлению о покаянии. Поскольку участие в диалоге, по мнению Левинаса, предполагает моральную ответственность, то о покаянии можно говорить, когда нарушена этическая сторона отношений. «Без закона грех мертв, но когда пришла заповедь, то грех ожил» (Рим. 7, 8-9). Грех, вошедший в человеческие отношения и разрушивший их, выявляется или «оживает» через моральный закон, без которого он, по сути, «мертв», то есть никак не обнаруживает себя. Покаяние можно рассматривать, как попытку вернуться к исполнению закона и, следовательно, к восстановлению отношений. Сосредоточивая свое внимание преимущественно на практических аспектах диалога, Левинас не достигает успеха в прояснении такого тонкого предмета как покаяние. Однако в отношениях диалога, когда они имеют место, покаяние, несомненно, призвано сыграть решающую роль, поскольку оно способствует восстановлению диалога и ведет к тому, чтобы отношение диалога стало подлинным.
Восстановление диалога, осуществляемое через покаяние, имеет жизненное значение, поскольку в случаях, когда стороны диалога утрачивают взаимность, а, следовательно, и заботу о подтверждении диалога, в отношения проникает недопонимание, и они могут прекратиться. В результате покаяния приходят прощение и примирение. Ипостасный принцип, согласно архимандриту Софронию, должен быть сформулирован в категориях личностной любви, и человек не может вступить в ипостасный или подлинный диалог любви, если нераскаянный грех беспокоит его совесть. Распространение последствий первородного греха привело к тому, что для человека возможность любить оказалась тесно связанной с покаянием и прощением, и подлинное покаяние стало необходимым условием для подлинного диалога любви, то есть таких отношений людей друг к другу, которые были бы подобными отношению Бога к человеку.
Православное понимание подлинного диалога может быть выражено следующим образом. Подлинный, или подтвержденный, диалог осуществляется, когда человек через покаяние становится способным распознавать в себе «вечное Ты» Бога. Для своего раскрытия «вечное Ты» побуждает нас вступить в диалогические отношения Я-Ты с другой человеческой личностью. То, что инаковость Ты делает Я способным к покаянию, является не столько условием, сколько следствием такого побуждения или призыва «вечного Ты». Грех всегда представляет собой результат гордости, или самости, которые не позволяют нам узнать и принять другого как личность, обладающую такой же или даже большей значимостью. Но когда человек раскаялся, грех утрачивает возможность действовать на человеческое Я так, чтобы отрицать какую бы то ни было ценность другого. Однако человек не может раскаяться в своей собственной гордости до тех пор, пока благодать Божия не откроет его душе такую возможность. Бубер рассматривает «вечное Ты» в качестве «благодати», Левинас - этику и мораль. Так или иначе, они оба признают существенное значение внешней силы, несущей «изменение ума» для Я, ищущего Ты. Та же внешняя сила делает Ты способным принять Я и в полной мере отозваться ему, устанавливая новое, никогда ранее не существовавшее отношение между двумя личностями. Это и есть начало такого диалога, который приближается к своей подлинности через покаяние, открывающее путь такому подтверждению диалога, о котором говорилось выше. Без покаяния нет подтверждения, а значит, не может быть и подлинного диалога. Таким образом, приложение принципа персоны вводит категорию покаяния в богословие диалога.
Отец Софроний раскрывает свой диалогический подход, например, в опубликованной в «Письмах в Россию» беседе с семьей, где он говорит о познании другого как о результате братской любви: «Если я буду любить брата моего и ближнего как свою собственную жизнь, а не эгоистично отделять себя от него, то ясно, что я познаю его больше и лучше во всех его страданиях, во всех его мыслях, во всех его исканиях». Можно провести параллель между этими словами и «подлинным и конкретным обращением к инаковости другого», означающим «одеть нагого и накормить голодного» , которое проповедует Левинас, хотя он и не обращается к понятию братской любви. Не делает этого и Бубер, который также был озабочен тем, чтобы «помнить о другом и других в их настоящем и особом бытии» и обращаться «к ним с целью установления живых взаимных отношений». Инаковость другого узнается через совместное пребывание в ипостасной любви. Способность человека к любви, его «врожденное Ты», изнутри побуждает стремиться разделить свою жизнь с другим, или, выражаясь словами отца Софрония, «жить» жизнь другого как свою собственную. Ипостасный принцип подразумевает любовь как свое раскрытие и исполнение. Именно любовь есть первопричина, а инаковость, при которой человек личностно обращается к другому, представляет уже результат любви. С точки зрения ипостасного принципа диалогическое отношение Я-Ты превращается в своем развитии в отношение ипостасной любви, которое может быть представлено как подлинный диалог.
Отказ от «уз плоти» и «ненависть к себе» делают человека способным распознавать другого не как «заключенное в себе» Оно, что исключает возможность диалога, а как Ты, с которым Я может общаться в богоподобной любви, подтверждаемой «вечным Ты» Самого Бога. Отец Софроний говорил, что «тварная ипостась-персона является богообразным центром», к которому Творец относится «не как к Своему Акту, но как к некоему факту даже для Него». Отец Софроний был убежден, что «для ипостаси нет внешнего авторитета» и, следовательно, ни земная, ни небесная силы не могут вынудить ипостась сделать какой-либо выбор. Однако это не означает, что для ипостасного бытия характерна своего рода анархия. Невозможна даже попытка сделать свой выбор для Я, «заключенного в себе», пока нет Ты, которое можно было бы распознать. Говорить о выборе в ситуации отсутствия альтернативы вообще бессмысленно. Такой альтернативой для Я является Ты. Встреча с Ты исключает анархию как таковую, в то время как отношение Я-Оно еще допускает ее. В диалогической паре Я-Ты как Я, так и Ты устремляются к ипостасной любви, которая в подлинном диалоге становится их свободным выбором.
Опираясь на библейскую формулу Исх. 3, 14, отец Софроний возводит мост между выражением человеческого Я и выражением божественного Я: «Имя Бога - Аз есмь Сый. Для человека, образа Всевышнего, сие слово аз … выявляет принцип персоны в нас». Я не существует отдельно от Ты, подобно тому, как не существует отец без сына. Невозможно говорить о Я без Ты. Грандиозное экзистенциальное прозрение Бубера позволило ему выразить эту идею настолько отчетливо и ярко, что она затронула практически все направления персонализма, как в философской, так и в религиозной мысли прошлого столетия. Глубокий духовный опыт архимандрита Софрония побудил его сформулировать «принцип персоны» в качестве ключевого положения Божественного Откровения. Согласно интуиции отца Софрония, основанной на Православном Предании и, несомненно, подтверждаемой им, Я представляет собой откровение принципа персоны в человеке, а божественное Я, являющееся для нас «вечным Ты», представляет собой Откровение Его Божества. Таким образом, восстанавливается бытийная связь поисков человеческой личности, бессознательно устремленной к такому способу бытия, который выходил бы за пределы материального мира, с настойчивым призывом личного Бога, в Я Которого осуществляется принцип персоны, тот самый, который обнаруживается и в Я человека, созданного по Его образу и подобию.
Список литературы
Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. - Essex: Stavropegic Monastery of St. John the Baptist, 1985. С. 207.
Zacharias (Zacharou), archim. Christ, Our Way and Our Life. A presentation of the Theology of Archimandrite Sophrony / Trans. from the Greek by Sister Magdalen. - South Canaan (Pennsylvania): St. Tikhon’s Seminary Press, 2003. P. 37. См. также в переводе на русский язык: Захария (Захару), архим. Христос как путь нашей жизни: Введение в богословие старца Софрония (Сахарова). - Эссекс: Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь, 2002. С. 49.
Софроний (Сахаров), архим. О молитве. - Эссекс: Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь; М.: Русский путь, 2002. С. 202.
Sophrony (Sakharov), archim. His Life is Mine / Trans. from the Russian by Rosemary Edmonds. - New York: St Vladimir’s Seminary Press, 1977. P. 43.
Sakharov Nicholas V. I love, therefore I am. The Theological Legacy of Archimandrite Sophrony. - New York: St Vladimir’s Seminary Press, 2002. P. 71.
Sophrony (Sakharov), archim. His Life is Mine. P. 44.
Yannaras Christos. Postmodern Metaphysics / Trans. by Norman Russell. - Brookline (Massachusetts): Holy Cross Orthodox Press, 2004. P. 138.
Софроний (Сахаров), архим. О молитве. С. 205.
Ibid. P. 171-172.
Рассуждая о том, что означает быть другим, митрополит Иоанн (Зизиулас) в своей недавно опубликованной книге пишет, что, следуя Левинасу, для которого «Другой не определяется ни самим мной (как для Гуссерля и других), ни соотнесенностью со мной (как для Бубера), а, скорее, таким абсолютным отличием, которое не может быть выведено, обусловлено или обосновано чем то иным, кроме него самого», читатель приближается «к святоотеческому пониманию инаковости» (Zizioulas John D. Communion and Otherness: Further Studies in Personhood and the Church / Ed. by Paul McPartlan. - Edinburgh: T&T Clark, 2006. P. 48).
Софроний (Сахаров), архим. Письма в Россию / Вступ. ст. и сост. иеродиак. Николая (Сахарова). - Эссекс: Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь; М.: Изд-во братства святителя Тихона, 1997. С. 23.
Levinas and Buber: Dialogue and difference / Ed. by Peter Atterton, Matthew Calarco and Maurice Friedman. - Pittsburg (Pennsylvania): Duquesne University Press, 2004. P. 7-8.
Kraemer Kenneth Paul with Mechthild Gawlick. Martin Buber’s I and Thou: Practicing living dialogue. - Mahwah (New Jersey): Paulist Press, 2003. P. 33.
Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. С. 203.
монастыря Святого Иоанна Предтечи в селении Молдон (графство Эссекс , Англия).
Биография
Родился 22 сентября 1896 года в Москве в православной купеческой семье. В детстве увлекался чтением Гоголя , Толстого , Достоевского и Пушкина . Среднее образование получил в Москве.
Участник Первой мировой войны (инженерные войска, обер-офицер). Занимался живописью и в 1915 году поступил в Академию художеств , где учился до 1917 года. В 1918 году в Москве дважды арестовывался органами ВЧК .
В 1921 году эмигрировал из России и несколько месяцев провёл в Италии и Берлине . В 1922 году переехал в Париж, где работал художником и выставлял свои картины в парижских салонах. В 1924 году на Пасху у него было видение Нетварного Света, в связи с чем он решил посвятить свою жизнь Богу.
В 1925 году он поступил на подготовительные курсы в в Париже , но вскоре уехал сначала в Югославию , а оттуда - на Афон , где 8 декабря 1925 года был принят в Пантелеимонов монастырь и 18 марта 1927 года пострижен в монашество с именем Софроний.
В 1930 году познакомился со старцем Силуаном Афонским , который стал его духовным руководителем.
13 мая 1930 года монах Софроний был рукоположен во иеродиакона сербским епископом Жичским Николаем (Велимировичем) .
В 1935 году тяжело заболел, но несмотря на то, что был на грани смерти, он выжил и 1 декабря 1935 года был пострижен в великую схиму.
В 1938 году скончался духовный наставник иеродиакона Софрония - старец Силуан в связи с чем иеродиакон Софроний уходит в «пустыню»: сначала в Карульский , а затем в некоторые другие афонские скиты.
В 1941 году он был рукоположён во иеромонаха и с 15 февраля 1942 года стал духовником монастыря св. Павла на Афоне. С 1943 по 1947 годы - член братии Троицкой кельи в Новом Скиту.
После войны, по политическим соображениям иеромонах Софроний вместе с группой других русских монахов был выслан с Афона и в 1947 году приехал во Францию , где поступил на четвёртый курс Свято-Сергиевского богословского института. Ввиду перехода в клир Западно-Европейского Экзархата Московского Патриархата был исключен из института и начал служить помощником настоятеля Никольской церкви при Русском старческом доме в Сент-Женевьев-де-Буа (1947-1956).
В 1948 году публикует первое ронеотипное ручное издание книги «Старец Силуан», а в 1952 году в Париже вышло первое типографское издание книги этого труда о Силуане Афонском (через несколько лет было публиковано первое издание этой книги на английском языке).
25 апреля 1954 года был возведён в сан архимандрита , а в 1956 году во Франции, на ферме Колара (близ Сент-Женевьев-де-Буа), им была учреждена монашеская община, но основать полноценный монастырь во Франции у него не получается.
4 марта 1959 года он переехал в Великобританию , где основал монастырь Святого Иоанна Предтечи в графстве Эссекс в юрисдикции Константинопольского Патриархата . С 1959 по 1974 годы был его первым настоятелем. По словам иеромонаха Петра (Прутяну) :
Он осуществил, пожалуй, наиболее радикальную литургическую реформу XX века. В своем монастыре в Англии, где подвизаются монахи и монахини разных национальностей, он заменил утреню, вечерню и часы Иисусовой молитвой, которая совершается примерно по два часа утром и по два часа вечером. Хотя на первых порах эта «революция» казалась странной и даже скандальной, вскоре критика поутихла, а ещё спустя какое-то время эту практику стали перенимать и в других общинах.
В письме от 27 апреля 1991 года так описывал своё состояние: «Я сам болею злокачественным раком. Просто не знаю, когда я умру. Сил у меня совсем мало. Дни и ночи проходят в борьбе с болями. Я почти всё время провожу в постели или в удобном кресле. Давно не служу Литургию. Не владею моими ногами. Не хожу один. Не могу поворачиваться у Престола и тому подобное, естественное моему возрасту. <…> Мне всё стало через силу» .
Скончался 11 июля 1993 года в монастыре Святого Иоанна Предтечи в Эссексе.
Изречения
- Когда мы в благом ужасе от видения святости Бога и в то же время в отчаянии от нашего крайнего недостоинства такого Бога, то молитва становится могучим порывом духа, разрывающим тесное кольцо тяжелой материи.
- «Блаженны мы, Израиль, что мы знаем, что благоугодно Богу. Дерзай, народ мой …» (Варух 4:4-5). А мы, христиане, одаряемся Богом в безмерно большей степени, чем все пророки и праведники до пришествия Иисуса на Землю. Когда осознаем сие, то в благодарности восклицаем: "Блаженны мы, Новый Израиль, освященный род христиан, ибо Сам Господь благоволит соединяться с нами настолько, что и Он, и мы - становимся «едино», (ср. Ин. 17:21-23).
- Мы малодушествуем, но Христос говорит нам: «Дерзайте: Я победил мир». Если Он победил «мир» (по гречески «космос»), то это значит, что Он и как человек стал превысшим твари, надмирным. И всякий, верующий в Него, побеждающий в подвиге покаяния действующий в нас «закон греха» (ср. Рим. 7,23), становится, подобно Христу, надмирным (сверх-космическим).
- Гордость, как явная или скрытая тенденция к самообожению - извратила сердца людей; едва мы увидим в себе некоторые признаки духовного восхождения, как этот змий подымает свою голову и тем омрачает ум, пресекает видение, удаляет от Бога.
Библиография
Статьи
- Святое молчание // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1950. № 1. стр. 10-16.
- Единство Церкви по образу единства Святой Троицы (православная триадология как основа православной экклезиологии) // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1950. № 2-3. стр. 8-33.
- Unite de l’Eglise, image de la Sainte Trinite (Triadologie orthodoxe, comme principe de l’ecclesiologie) [Единство Церкви по образу единства Святой Троицы (православная триадология как основа православной экклезиологии)] // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1950. № 5. стр. 33-61.
- Archimandrite Spiridon. Mes Missions en Siberie [Архимандрит Спиридон. Мои миссионерские труды в Сибири / Пер. на фр. яз. проф. П.Паскаль] [на фр. яз.] // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1951. № 7-8. стр. 61-62.
- Archimandrite Spiridon. Mes Missions en Siberie [Архимандрит Спиридон. Мои миссионерские труды в Сибири / Пер. на фр. яз. проф. П.Паскаль] // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1952. № 9. стр. 28-29.
- Апостольское служение епископов [Рукоположение четырех новых англиканских епископов в Лондоне 25 июля 1952 г.] // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1952. № 12. стр. 28-29.
- Об основах православного подвижничества // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953. № 13. стр. 41-57.
- De la priere pure // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953. № 14. стр. 79-88.
- Об основах православного подвижничества // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953. № 14. стр. 103-113.
- Des differents aspects de l’imagination et des moyens ascetiques de les combattre // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953. № 16. стр. 239-249.
- Кончина архимандрита Митрофана // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1953. № 17. стр. 26-27
- Des fondements de l’Ascèse orthodoxe // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1954. № 17. стр. 30-42.
- Заметка к новому переводу гимнов преподобного Симеона Нового Богослова // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1954. № 17. стр. 20-24.
- Des fondements de l’ascese orthodoxe // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1954. № 18. стр. 66-74.
- De la lumière divine incréée // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1954. № 19. стр. 141-144.
- Слово на Преображение Господне (о Свете Фаворском) // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1954. № 19. стр. 127-135.
- «Tiens ton esprit en enfer et ne desespere pas» // Вестник Русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. М., 1957. № 26.
- Слово на Преображение Господне // Журнал Московской Патриархии. М., 1975. № 8. стр. 44-49.
- Об основах православного подвижничества // Журнал Московской Патриархии. М., 1992. № 6. стр. 45-53.
- Православие - свидетельство Истины. Из писем к Д. Бальфуру // Церковь и время. М., 2000. № 3(12). стр. 226-252.
- Сахаров Н., иеродиакон. Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова) // «Церковь и время». Научно-богословский и церковно-общественный журнал. - 1999. - № 3(16) - С. 229-270